– Что вы имеете в виду? – растерянно спросила Джульетта.

– Указом президента срок действия преступлений военной диктатуры объявлен истекшим: после постановления Менема об общей амнистии у жертв государственного террора не осталось юридических оснований подавать иски против своих мучителей или убийц своих близких родственников. Единственное преступление, которого, видимо, по чьей-то забывчивости не коснулась тогдашняя амнистия, – кража детей. Аиде уговаривала Дамиана пойти на официальное установление своей личности. В тысяча девятьсот девяносто втором году в Буэнос-Айресе под давлением правозащитных организаций открыли специальное учреждение для рассмотрения подобных случаев. Название его, правда, звучит абсурдно: «Национальная комиссия по праву на самоидентификацию». Мать Луизы прилетела бы в Буэнос-Айрес и вместе с Дамианом сдала бы генетические тесты. В больнице «Дюран» есть лаборатория, где проводят такие исследования. Аиде пообещала Дамиану, что все это будет сделано втайне. Комиссия сама начнет уголовное преследование его приемного отца, а он окажется под защитой секретариата по правам человека и будет выступать исключительно в качестве свидетеля. Но Дамиан не захотел.

– Почему?

– Думаю, он просто совершенно не был готов к новой ситуации. Ему было пятнадцать лет. И потом, он боялся. Фернандо Альсина весьма могущественный человек в Буэнос-Айресе. Судебное преследование по обвинению в похищении ребенка полностью разрушило бы его общественно-политическую карьеру. Дамиан боялся его и был совершенно прав. Поэтому он оборвал общение с Аиде и отказался вступить в контакт с людьми, занимавшимися расследованием подобных случаев.

«И стал танцевать танго», – закончила про себя Джульетта. Поэтому он ушел из школы, полностью отрекся от своей «фиктивной» жизни и никому ничего не сообщил об истинных причинах своего поступка. Вдруг ей пришла в голову странная мысль. И почему только сейчас? В поведении ее отца и Дамиана много общего! Как они похожи в том, что касается инсценировок! Ее отец годами строил из себя убежденного коммуниста, чтобы найти возможность когда-нибудь сбежать из страны. А Дамиан, чтобы защититься от приемного отца, годами изображал из себя сперва трудного подростка, потом полусумасшедшего танцора. По сути, они похожи. И эта мысль отозвалась во всем ее существе чувством, очень похожим на боль, но прежде чем она успела додумать ее до конца, Канненберг продолжил.

– Приемный отец совершенно не интересовал его, – сказал адвокат. – Его интересовал настоящий отец. Поэтому он обратился ко мне.

– К вам? Почему?.. Не понимаю…

Прежде чем ответить, тот поднес ко рту чашку и отпил из нее.

– Есть факты, указывающие на то, что биологический отец Дамиана – немец, с которым Луиза Эчевери познакомилась на Кубе.

Джульетте стало вдруг жарко. Она схватила свою чашку и быстро сделала глоток, чтобы скрыть возбуждение.

– Есть доказательства?

Канненберг внимательно смотрел на нее. Неужели он о чем-то догадывался?

– Да. В тысяча девятьсот семьдесят пятом году Луиза Эчевери несколько месяцев провела на Кубе. Вернувшись в Корриентес, она, как я уже говорил, оставила у матери фотографии. В том числе и фотографию неизвестного мужчины.

На обороте было написано его имя: Маркус Лоэсс. Если мои данные соответствуют действительности, речь идет о некоем Маркусе Лоэссе, горном инженере из ГДР, который двадцать первого декабря тысяча девятьсот семьдесят пятого года по пути с Кубы на родину в Гандере обратился к канадским властям с просьбой предоставить ему политическое убежище.

Джульетта снова схватилась за чашку. Адвокат заметил, что она дрожит.

– Вам нехорошо?

– Нет, нет… то есть да. Откуда Дамиан узнал все это?

Взгляд адвоката стал еще пристальнее. Потом он наклонился вперед, снял очки и не спеша протер их.

– Маркус Лоэсс, очевидно, был информатором, и о нем имеются сведения в архивах тайной службы. Скорее всего он был завербован американской разведкой. В те годы на Кубе было полно латиноамериканских оппозиционеров всех мастей. И, соответственно, американская разведка стремилась получить эти имена. О Маркусе Лоэссе ничего нельзя сказать наверняка, потому что его личное дело не обнаружено. Зато найдены протоколы Ламбаре.

Фарфор звякнул, когда Джульетта поставила чашку на стол. Ламбаре!

– Что такое Ламбаре? – тихо спросила она.

– Предместье Асунсьона, столицы Парагвая. Долгие годы там находился центр по подготовке государственных переворотов в Южной Америке и терактов против популярных оппозиционных политиков. Проект носил название «Операция „Кондор“». Американская разведка собирала всю необходимую информацию и передавала ее аргентинской диктатуре. Бразилия, Уругвай, Парагвай, Чили и Аргентина превратились в одну большую ловушку для диссидентов. Хотя отдельные операции проводились и за пределами Латинской Америки. Высланных из своих стран политиков убивали в Риме, Мадриде, даже Вашингтоне. Затем эти политические убийства приписывались правым или левым террористам. На самом же деле покушения планировались и проводились в рамках «Операции „Кондор“». Когда в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году свергли Стреснера 180 , у них не осталось времени, чтобы уничтожить архивы. В девяносто втором году документы стали достоянием гласности. Архив содержит семь тонн документов, описывающих самые мрачные преступления латиноамериканских диктатур, а также ссылки на главный источник информации – ЦРУ. Маркуса Лоэсса допрашивали в Гандере сначала представители канадских спецслужб, потом – американских. Один из протоколов допроса найден в архивах Ламбаре.

– Но как… как можно определить…

– По списку. Упомянутый протокол содержал, в частности, список людей, с которыми Лоэсс встречался на Кубе. Сорок две фамилии. В том числе Луиза Эчевери.

Джульетта молчала. Ей потребовалось время, чтобы до конца осознать услышанное.

– Вы хотите сказать, что именно Маркус Лоэсс выдал Луизу Эчевери аргентинским спецслужбам…

– Нет, американским. У нас нет информации, подтверждающей, что Лоэссу было известно, какие последствия для нее будут иметь его слова. Тогда ведь никто не знал об «Операции „Кондор“». Даже Джимми Картер. Это было дело рук чиновников тайной службы, мечтавших спасти мир от коммунистического заговора и готовых действовать, преступая закон. Лоэсс, очевидно, был только пешкой: гэдээровский невозвращенец, которого легко купить обещанием денег и западногерманского паспорта. Его следы теряются в Гандере. В министерстве внутренних дел личного дела Лоэсса нет. Значит, он не настоящий агент и позднее не имел дела с тайной службой. Возможно, он просто-напросто сменил имя. Факты смены фамилии политическими беженцами из ГДР не регистрировались, чтобы затруднить преследование их людьми Штази. Поэтому мы не можем его разыскать… и придется вам сообщить мне, где он находится в настоящее время…

Она закрыла глаза. Ей вспомнился один момент из далекого теперь прошлого: в тот воскресный сентябрьский вечер после первого свидания с Дамианом неожиданно пришел ее отец. И почему-то ей это не понравилось, страшно не понравилось. Особенно его движение, которое она и сейчас еще видит словно наяву – у нее ведь отличная память на движения. Она балерина и умеет распознавать жесты. Вот ее отец стоит в комнате, повернувшись к ней спиной, будто что-то ищет. И ей тогда вдруг показалось, что это не он, а кто-то другой. Нет, не так, ей показалось, что она узнала движение, которое не должно иметь ничего общего с ее отцом. Ощущение было таким, будто близкий человек произнес вдруг несколько слов совершенно не своим голосом. И теперь она поняла: именно то движение породило в ней странное чувство. И вспомнила… Дамиана. Тот тоже так двигался, значит… Ей вдруг сдавило горло… Дамиан… он был…

Адвокату пришлось повторить свой вопрос дважды, прежде чем он сумел расшифровать ее сбивчивые слова вперемежку с рыданиями и понять, что она хочет сообщить. А поняв наконец, он смутился настолько, что не смог произнести больше ни слова.