Линдсей села в такси рядом с ней, на заднем сиденье. Джульетта смотрела в окно, не произнося ни слова. Линдсей взяла ее за руку. Она не протестовала. И ничего не чувствовала. Ее ничто не раздражало. Линдсей что-то говорила. Такова уж она, эта канадка. Все время говорит. Платье прилипло к телу. Машина умудрилась поймать на дороге все ямы, и один раз они даже ударились головами о крышу, по счастью, обтянутую мягкой обшивкой. Это был старый «рено». «Наверное, мне мозги отшибло таким же вот грузовиком, – в ярости думала Джульетта. – Как последняя идиотка гоняюсь за этим психом». Она чувствовала, как ее мысли разъедают сердце, прогрызая в нем дыры. Но ничего не предпринимала: только через такие вот дырки и можно выбраться из этой ямы. Пусть все теперь будет иначе. Но когда-то она сумеет посмеяться над этим. Над своей наивностью. Упрямством. Правда, еще не скоро. Пока там открытая рана, разрыв, к которому надо привыкнуть. И все из-за какого-то гадкого трусливого борова.

– …Там были двое мужчин, – произнесла рядом Линдсей. Джульетта замахала руками.

– Прекрати! Не хочу ничего слышать! Понимаешь? Ничего.

Линдсей тем не менее продолжила:

– Когда ты вскочила и бросилась вон из зала, за тобой пошли двое мужчин. Они сидели за столиком позади нас. Понятия не имею, кто такие, но могу поклясться: они следили за тобой.

– Мне все равно, понимаешь? Все равно. Нет и не может быть ни одного объяснения, которое могло бы исправить ситуацию. После всего, что он сделал. А ведь Ортман предупреждал меня. И Нифес. И ты. Все. Дамиан сумасшедший. Кончим на этом. Больше ни слова. Иначе я выхожу.

Линдсей замолчала, выпустила ее руку, отодвинулась как можно дальше, глядя с осуждением. Джульетта выдержала ее взгляд: канадка первой опустила глаза. Таксист что-то спросил, Линдсей тихо сказала несколько фраз по-испански. Джульетта расслышала название своей гостиницы и еще какое-то «Бартоломе Митре» 140 . Следующие десять минут они в ледяном молчании ехали по ночным улицам. Джульетта больше ни разу не взглянула на Линдсей. Только когда такси остановилось перед отелем, снова повернулась к ней. Но увидела только затылок. Джульетта вылезла из машины и захлопнула за собой дверцу. Машина тронулась. Она пошла к двери и остановилась, роясь в сумочке в поисках ключа. Такси затормозило. Линдсей вышла из него и пошла к ней. Она не подняла головы, пока не оказалась прямо перед Джульеттой. Потом посмотрела ей в глаза, высоко вскинув брови, и протянула руку.

– Прости, – сказала она. – Раз уж ты завтра улетаешь, я решила хотя бы пожать тебе на прощание руку. Мне было интересно с тобой общаться. Желаю удачи. О'кей?

Джульетта вдруг с удивлением осознала, что познакомилась с Линдсей только вчера. Вчера? Чувство времени отказывалось это признать. Ей казалось, что разговор с Ортманом состоялся несколько месяцев назад. А Берлин? А Государственный оперный театр? Когда это было?

– Я не права, прости, – проговорила она. – Надеюсь, мы когда-нибудь увидимся снова, когда я уже стану нормальной… то есть, ну, когда вся эта история закончится.

Линдсей хотела что-то добавить, даже открыла рот. Но вместо этого достала из сумочки листок бумаги и ручку и попросила Джульетту написать свой берлинский адрес. Пока та писала, Линдсей подбежала к ожидавшему ее такси и что-то сказала водителю. Тот завел мотор и включил фары. Линдсей вернулась, протянула Джульетте визитку и взяла листок с адресом.

– Ты правда завтра улетаешь? – спросила она.

– Да. По крайней мере постараюсь… Нифес права. Танго – не для меня. А тангеро тем более.

Она попыталась улыбнуться, но у нее не очень получилось.

– Но я все равно с удовольствием прочитаю твою книгу, когда она выйдет.

– Договорились. Обязательно пришлю тебе экземпляр. Линдсей снова пожала Джульетте руку, потом крепко обняла ее за плечи.

– Ты сказала, там были двое мужчин? Каких?

Линдсей покачала головой.

– Наверное, я все выдумала.

– Выдумала?

– Да… Может, когда-нибудь я увижу тебя на сцене? В балете?

– Может быть.

– Счастливого пути.

– Спасибо. За мате и за все…

Линдсей сделала несколько шагов спиной вперед, спрятав руки в карманы, потом, склонив голову набок, послала ей воздушный поцелуй, развернулась и исчезла внутри машины, больше не оглядываясь. Джульетта смотрела ей вслед, пока такси не скрылось за поворотом. Потом открыла ключом подъезд, вошла внутрь и тут же, совершенно обессилев, прислонилась к железной двери. Она закрыла глаза и вновь увидела силуэт Дамиана, исчезающий за темно-коричневым занавесом. И двоих мужчин, которые поднялись, чтобы последовать за ним.

Выдумала?

Она вошла в холл, и ее остановил портье, протянув плотный конверт. Видеокассета, о которой она уже и думать забыла. Вскрыв пакет, она поискала записку от Лутца, но ее не было. Потом сунула кассету в сумку и вернула портье пустой конверт.

– Basura? – спросил он, красноречиво изображая, что выбрасывает что-то ненужное.

– Basura, – устало подтвердила она и почувствовала, что новое слово прекрасно подходит к ее нынешнему состоянию.

Мусор.

22

Той ночью поднялся ветер.

Но не такой, какой она знала. Это был говорящий ветер. Только о чем он говорит, оставалось тайной. Он кружил над колодцами дворов, как лапа хищного зверя. Правда, сам зверь при этом оставался невидим. Ощущалось лишь его присутствие – где-то южнее, далеко внизу, в лабиринте бесконечных пустых улиц. Ветер был не тот, что в сказках, – никакого веселого лица из облаков, с надутыми щеками, гнавшего перед собой бабочек или осенние листья. Этот ветер был злым и бездушным. Он кашлял, рвал и дергал, шипел и гремел, не смиряясь ни с одной преградой, встречавшейся у него на пути. Под его яростными ударами всю ночь стучало окно. Один раз сверкнула молния, и тотчас раздался удар грома, столь сильный, что Джульетта укрылась с головой одеялом, опасаясь услышать звон разбитого стекла. Несколько часов она лежала без сна, не в силах сомкнуть глаза, ожидая каждого нового порыва как удара плетью.

Под утро присела на корточки возле стены, укутавшись в промокшую от пота простыню. Где-то снаружи оборвавшийся провод или кабель бился о водосточную трубу. Или стучал о стену раскрытый ставень. А может, какой-то демон гвоздями прибивал к циферблатам все стрелки часов в городе, чтобы время остановилось. И никогда не настало утро. Ветер все шипел и фырчал, проносясь над городом, по пути от края земли в самый конец мира.

Память постоянно воскрешала в ее сознании одни и те же картины, в которых не было смысла. Силуэт Дамиана, скрывающийся за занавесом, – вот он, настоящий шок. И не только потому, что тот убежал, едва заметив ее. Снова загадка. Одна из этих проклятых загадок, окружающих ее здесь повсюду. Они скоро сведут ее в могилу. Джульетту шокировали собственные чувства, пробужденные странным происшествием. Оказывается, она по-прежнему в его власти, точно так же, как в их первую встречу. Абсолютно бессильна против него, совершенно беспомощна. Что в нем такого? Что так притягивает ее? Откуда такая тоска, такая потребность в нем? Она не в силах до конца разобраться в собственном чувстве, но твердо знает: оно не сводится к обычным отношениям мужчины и женщины. В нем есть что-то совсем другое. Она ощущает это каждую секунду, когда пытается прислушаться к себе, и не находит объяснения. Что в нем такого, что заставило ее прилететь сюда, в эту открытую всем ветрам, наполовину разрушенную столицу мировой скорби? Что произошло сегодня в зале с крышей из рифленого железа, когда она вскочила с места, надеясь разгадать загадку, сводившую ее с ума?

Наконец началась гроза. Именно ее полночи предрекал зловещий ветер. За окном выросла стена дождя, текучий шлейф уносящихся прочь южных чудовищ. Джульетта открыла балконную дверь, прислушалась к шуму падающей на землю воды и жадно втянула прохладный, свежий ночной воздух. Дождь. Какое все-таки чудо – дождь!