В музыке звучало что-то головокружительное, нетерпеливое, стремительное, порождающее странную уверенность: то, что они изображают, может иметь только плохой конец. Двое мужчин боролись друг с другом. Молодой преследовал старшего, словно рассерженный зверь. Грубые, жесткие аккорды бандониона 18 казались злобным жужжанием огромного шмеля, шершня, готовящегося ужалить. Старший тоже чего-то хотел от младшего, но тот не соглашался. Она пока не понимала, в чем, собственно, дело, но сложившуюся ситуацию, похоже, невозможно было уладить простыми извинениями. Каждый хотел одержать верх и не собирался уступать. Музыка тоже вносила свою лепту, накаляя обстановку. Нервозная, трепетная, преувеличенно ритмизованная мелодия, которую то и дело пронзали яркие, подчеркнуто диссонирующие пассажи скрипок, сменялась недолгими гармоничными и умиротворяющими фрагментами. Но общее настроение смертельной опасности не исчезало ни на минуту.

Джульетта с восторгом следила за молодым танцором, все заметнее теснившим старшего, восхищаясь коварной элегантностью его движений. Он кружил возле противника, словно голодный волк, пресекал все попытки к бегству, полный решимости во что бы то ни стало довести дело до конца. В чем причина конфликта, Джульетта догадалась, когда музыка вдруг смолкла и пара на несколько мгновений замерла во вполне однозначной позе: старший обнимал младшего сзади, медленно скользя руками вдоль его тела сверху вниз. Но вот уже младший вырвался и, отбросив старшего, исполнил впечатляющий танец-угрозу, немного напоминавший фламенко. Может быть, она пришла не в тот театр? Если это танго, то ее представления об этом танце весьма далеки от истины.

Старший танцор обиженно отвернулся, но тут же взял себя в руки. И следующие па объяснили, какого рода сделка стала причиной их ссоры. Молодой нуждался в деньгах, старший готов был помочь, если тот переспит с ним, – дерзость, приводившая молодого в ярость. Однако деньги нужны ему срочно. Время не ждет, счет идет на минуты. Он двигался так, словно слышал тиканье часов. Потом вдруг успокоился, расслабился, подпустил старшего поближе, будто заманивая в сети, – и зритель ни секунды не сомневался, что это «примирение» – на самом деле ловушка. Сцена обмана была полна истинного напряжения – атлет слепо двигался прямо в западню.

Джульетта слышала музыку впервые. И понятия не имела, о чем идет речь в этой сцене. Но ей казалось, что драма, разыгрываемая у нее перед глазами, выросла непосредственно из музыки, которая и писалась именно об этом. Скрипка и бандонион словно подогревали друг друга, напряжение достигло невероятного накала: оба инструмента звучали все громче, пока скрипка вдруг не одержала победу – на невероятном фортиссимо мелодия бандониона резко закончилась и, вспыхнув еще несколько раз, оборвалась окончательно. Старший танцор упал на колени, воздев руки в мольбе. Теперь звучала только скрипка. Холодная безжалостная мелодия, отчего-то пробуждавшая мысль о змее, заполнила пространство и, заглушая последние стоны бандониона, словно добила умирающего: несколько молниеносных ударов, и молодой танцор в ярости вонзил кинжал в грудь противнику одновременно с финальным аккордом.

По спине побежали мурашки.

Несколько секунд ничего не происходило. Оба, тяжело дыша, в изнеможении лежали на полу. Потом раздался щелчок и, словно по мановению волшебной палочки, погас красный огонек в видеокамере. В верхнем ярусе послышались шаги, и Джульетта услышала голос:

– Vaya. Bien 19 .

Молодой танцор встал и показал невидимому человеку поднятый вверх большой палец. Потом пошел прямиком к Джульетте, подхватив на ходу платок, сброшенный сверху, с балкона, вытер им пот со лба и обвязал вокруг головы. Джульетта встала. Он остановился перед ней. Он вовсе не был таким миниатюрным и тонким, как ей показалось сначала. Должно быть, второй – настоящий богатырь.

– Hola, – сказал он, – vos sos de la tele? 20

– Простите, я не говорю по-испански.

– Ага. Значит, не с телевидения. Тем лучше.

Он улыбнулся во весь рот самоуверенной улыбкой человека, знающего, что у него безукоризненные зубы.

– Я? Телевидение? Нет-нет! – Она застенчиво улыбнулась. Что с ней такое? Почему просто не объяснить ему, зачем она пришла? Ей захотелось смахнуть волосы со лба, хотя они были схвачены узлом на затылке, и это не имело никакого смысла. Она попыталась что-то сказать, невольно продолжая разглядывать его во все глаза. Но ничего не вышло. Почему-то она не чувствовала расстояния, отделявшего от нее этого чужого человека. Встревоженный внутренний голос забил тревогу: «Немедленно беги! Сейчас же!» Но бежать она тоже не могла.

– Простите, что я так бесцеремонно вломилась…

Он остановил ее, подняв ладонь.

– Дамиан Альсина, – сказал он, протягивая руку.

– Меня зовут Джульетта, – быстро представилась она, – Джульетта Баттин. Я танцую в Государственном оперном театре. Валери, коллега, сказала мне, что вы репетируете танго…

Он мягко взял ее за руку и повел в зал. Джульетта чувствовала рядом его разгоряченное тело. Он неотрывно смотрел на нее, хотя она старательно отводила взгляд. Второй танцор, все еще лежавший на полу, быстро поднялся и теперь тоже смотрел на них.

– …а поскольку мы собираемся ставить балет на музыку танго, я подумала, что было бы, наверное, неплохо…

– …посмотреть, как танцуют аргентинское танго. Очень хорошая идея. Лутц. Позвольте представить: Sefiorita Giulietta, bailarina clasica. Senor Lutz 21 .

Потом он улыбнулся, и у нее не осталось сомнений: он прекрасно знает, какое впечатление произвел на нее. Она протянула руку другому танцору.

– Привет, – сказал тот не слишком дружелюбно, хотя и без всякой враждебности. Больше он не произнес ни слова, глядя на нее с некоторым удивлением. Он был действительно высок. Метр девяносто как минимум.

– А там наверху – наш осветитель, Чарли.

Тот, скрестив руки, перегнулся через перила и равнодушно кивнул.

– Ну что, танцуем снова или перерыв? – спросил он.

– Думаю, мне лучше подождать, пока вы закончите, – неуверенно вымолвила Джульетта. – Я ни в коем случае не хотела бы вам мешать.

Мужчина по имени Лутц уселся на один из стульев и натянул шерстяной пуловер.

– Значит, ты тоже делаешь номер с танго. Тогда мы конкуренты, – сказал Дамиан. – Это интересно. Побудь здесь еще немного, мы просмотрим видеозапись, а потом ты расскажешь мне о танго в оперном театре, договорились? Лутц, ты идешь наверх?

Не дожидаясь ответа, он развернулся, подошел к видеокамере и вытащил пленку. Потом направился к лестнице на балкон и скрылся из поля зрения Джульетты.

Джульетта в нерешительности осталась на месте. Этот Дамиан прекрасно говорит по-немецки, хотя и с небольшим акцентом. Наверное, уже какое-то время живет в Германии.

Лутц встал и вытер лицо.

– Ты танцуешь в группе или соло? – сухо спросил он.

– Пока только в группе, – пояснила она, не желая особенно приукрашивать истинное положение вещей. – Вообще-то я даже не постоянный член труппы. Я на стажировке, но иногда выхожу на замену. Вот и все.

Теперь он улыбнулся.

– Да я вовсе не об этом. Просто тоже когда-то танцевал в Государственном оперном театре. У вас новая директриса, не так ли?

Джульетта кивнула.

– А когда ты танцевал там?

– Довольно давно, да и не слишком долго. Я жертва воссоединения.

Он провел пальцем по горлу.

– Хотя на самом деле мне это не больно-то подходило – танцевать принцев, поддерживать нимф и все такое. Не мое. Одно только могу сказать: танго и балет объединить невозможно – ничего из этого не получится. Что собираетесь ставить?

– Джон Бекман. «Танго-сюита». Но не в Государственном театре. В Театре немецкой оперы.